Вслед человеку

Спросите у любого, кто знал этого градоначальника, возглавлявшего Дзержинск долгих 17 лет, – самых ярких, самых творческих, самых продуктивных в истории нашего города. Спросите о нем непременно и наверняка услышите в ответ: «Макаров? Это человек!»

«Друг ты мой дорогой...»

Когда уходит человек большой души, то в пространстве как будто образуется брешь, пустота, зияющая рана, и долго, медленно затягивается она потом. Особенно остро это чувствуется в квартире Макаровых, где Нина Петровна живет теперь словно в ореоле этой черной дыры, вытягивающей силы. Ест, спит, читает, принимает вот журналистов, и все это на фоне пустоты, которую ничем не заполнишь, про которую не забудешь, от которой не отвернешься. Нет Юрия Викториновича – и она не хочет утешиться, как крест несет горькое имя «вдова».

Но не говорите, что Нина Петровна живет прошлым. Для любви нет прошлого, что ей глупое время? Это она, любовь, сейчас как мозаику выстраивает все события, прожитые вместе, все слова, сказанные друг другу, и картина складывается настолько живая и настолько прекрасная, что смерть предстает недоразумением, жестокой шуткой, дешевым балаганом.

Любовь рисует на нетленном полотне памяти эпизоды как будто пустяшные вовсе, не значащие ничего. Вот вечер вторника, у Макарова в исполкоме прием по личным вопросам, а это значит, он наверняка задержится. А когда придет и сядет к ужину, который, конечно, уже давно готов, то пружина переживаний, туго закрученная за день, начнет разворачиваться и он будет говорить, говорить, пока не разделит со своим самым близким другом – женой – все, чем переполнилась беспокойная душа.

А вот субботнее утро, и дочка торопится в институт, а Юрий Викторинович не спеша, как это ему свойственно, выходит, оглядывает, проводит щеткой по пальто, счищая невидимые пылинки, – благословляет будто.
А вот он стирает какую-то мелочь в тазике. («Как енот-полоскун», – улыбается Нина Петровна.) «Юра, зачем ты? Я сама». Нет, не уступит своей маленькой доли в ведении домашнего хозяйства. Много-то не поможешь, когда город на плечах, а уж что по силам…

За продуктами в выходной было по силам! Только что толку-то было идти вместе на рынок, если на каждый метр пути у Юрия Викториновича приходилось пять «здравствуйте!» и пара-тройка просьб и пожеланий, которые он терпеливо выслушивал, брал на заметку, чтоб потом непременно постараться что-то сделать.
Вот это «непременно сделать» было жизненным кредо Макарова. И любили его не как психотерапевта, который поддержит разговор о наболевшем и покивает головой, а как того, кто обязательно поможет.

Кажется, трудно быть супругой человека с такими принципами – много ли его времени и сил остается для дома, для семьи? Так, да не так. Это сейчас хорошей считается жена, которая умеет четко провести грань, до которой муж ей принадлежит, и не ревновать к работе. А прежде не принято было делить жизнь на личную, общественную и профессиональную – она была цельной, была служением. Друг другу, городу – людям. И служение жены было в том, чтоб поддержать служение мужа.

Как видно, только такая форма жизни и может дать ту высоту любви, на которой уже не разделяешь, где кончается твоя и начинается его душа, – «и стали двое одной плотью». Вот это все звучит у Герасимова в фильме «Любить человека» буквально в одной фразе: «Друг ты мой дорогой…».
Об этом без всяких фраз звенит воздух вокруг Нины Петровны.

Город, вспомни!

А город шумит по-прежнему, возрастает супермаркетами, дребезжит последними уцелевшими трамваями. Помнит ли он, что полгода назад ушел тот, кто много лет был не только его рачительным хозяином, но и воплощенной совестью?

Много раз доводилось слышать про Макарова именно эти слова, в такой вот формулировке – «совесть нашего города». Так неужели ничего не изменилось в Дзержинске с уходом этого человека? Неужели человеческие следы так быстро смывают воды Леты и нет никакой разницы для потомков, чем бились сердца тех, кто шел на несколько шагов впереди?

Это все к хрестоматийному вопросу о роли личности в истории. И чем старше становишься, чем больше узнаешь о поколении, которое сегодня мы называем ветеранами, тем более глубоким представляется этот вопрос и прозрачным, ясным ответ.

Все было бы в истории Дзержинска иначе, если бы одно из главных градообразующих предприятий – завод имени Свердлова – не нуждалось в постоянном притоке молодых инженеров. А готовили их главным образом в Ленинградском технологическом институте имени Ленсовета.

И как же мы все должны быть благодарны питерской «техноложке» за тот мощный приток сил, надежд, идеалов, которыми щедро делились с рабочим городом ее молодые выпускники. Их кровь была свежа воздухом Летнего сада, мировосприятие настроено безупречным камертоном благородства галерей и дворцов приневской столицы, воспитание и профессиональное мастерство филигранно отточено петербужскими педагогами – и все это богатство досталось Дзержинску. На знатной закваске было поставлено тесто!

Вот и Макаровых эта счастливая для нашего города волна выбросила на берег Дзержинска как драгоценную жемчужину. А дальше все было просто. Юрий Викторинович сначала поработал на Свердлова аппаратчиком – завод был престижный, инженерских вакансий не было. Потом стал мастером, затем начальником участка, технологом, начальником цеха. В 33 года его избирают в партком завода. Затем – должность второго секретаря горкома партии.

Нынче сказали бы – стремительная карьера. Но есть что-то в этих, справедливых, в общем-то, словах неправильное – заноза, зазубринка. Потому что изначально карьера – это все-таки, как говорит «Сборник образных слов и иносказаний» 1904 года, «удачное прохождение службы, быстрое и как бы вперегонку с другими». А Макаров ни с кем наперегонки в должностях не соревновался. Наоборот, когда на бюро горкома партии Юрия Викториновича выдвинули на должность председателя горисполкома и все единодушно его кандидатуру поддержали, он взмолился: «Товарищи, пощадите, что вы делаете?!» Отказывался. Можете себе представить?

Но благословен путь, которого не ищешь, на который Господь тебя посылает, а ты смиряешься и принимаешь его. Только такой путь и дает плоды. А жизнь в Дзержинске в годы, когда у руля стоял Макаров, была очень плодотворной, об этом практически каждый из нас может по себе судить.

Строительство жилья шло невообразимыми нынче темпами, очередь на квартиры продвигалась быстро, словно за пирожками. Вот и у меня родители при Макарове получили двухкомнатную. А когда родилась сестра, и тут недолго теснились – новый дом подоспел с положенной по закону «трешкой».

В каждом районе в шаговой доступности был детский сад. До сестры своей я с балкона могла докричаться – можно уже ее забирать или она еще с ребятками поиграть хочет?

А детские клубы по месту жительства с их многочисленными, на любой вкус кружками? Придешь, бывало, в «Буревестник» и выбирать замучаешься – петь тебе, плясать, вышивать или на коньках кататься?

Сейчас, конечно, станут возражать, что это время тогда такое было – политика, социальная ответственность предприятий и прочее. Но я не поверю, что при этом не было никакой разницы – честный человек правил или вороватый, самоотверженный или экономящий себя. И есть, как мне кажется, прямая зависимость между скромной обстановкой в квартире председателя исполкома и бурным строительством в городе в годы его правления.

Так же, как и между социальным благополучием граждан, их простым человеческим счастьем и графиком градоначальника в 24 рабочих часа в сутки. Почему Нина Петровна ждала мужа по вторникам до ночи? Да потому что он не мог уйти с работы, пока в коридоре оставался хоть один посетитель. Сейчас такую самоотдачу трудно представить на любом уровне…

Но работа – ладно, можно при желании списать личный трудовой подвиг на общий настрой, сказать, что, дескать, выбора не было у человека. Но вот в самом начале перестройки, когда свободой не пахло еще, а только-только потянуло, в газете «Дзержинец» выходит безоглядно смелая статья «За бабушкинской околицей» о распределении престижных земельных участков среди партийных чиновников и над редактором нависают самые различные угрозы. И что могло в той ситуации заставить Макарова сказать на горкоме слова поддержки в адрес Богачева? Уж никак не партийные циркуляры и должностные инструкции. Только совесть, только человечность. И мало ли с ним было таких случаев...

Со святыми упокой, Христе…

Когда Юрия Викториновича отпевали в церкви Иоанна Крестителя, меня одолевали мысли, которые часто мучают, когда читаешь псалтырь по умершим. Там в молитве есть такие слова, к Богу адресованные, что «если усопший и согрешил, но не отступил от Тебя и Троицу до последнего дыхания исповедовал, поэтому будь милостив к нему и веру ему вместо дел вмени». А люди поколения Макарова, которых часто сейчас приходится провожать, поскольку «дней человека – семьдесят лет», – они, наоборот, делами славны, а вот радость о Господе их стороной обошла.

Но нет в том их вины – так история распорядилась. Трудно им было противиться идеологии, с младых ногтей усвоенной, тем более что почти все в ней было по-христиански, или, как в том поколении принято говорить, «по-людски», праведно. Все заповеди коммунисты скопировали, одного только им недоставало. Самого главного – Христа. И вот каждый раз, произнося над гробом добродетельного атеиста это «аще бо и согреши, но не отступи от Тебе», мучаешься почти физически – ведь лукавишь, получается.

И спорить сама с собой начинаешь. Разве не почтит Господь тех страданий, которые они, ветераны наши, праведники неверующие, с детства претерпевать привыкли? Война, бомбежка, голод, скитания стали для них тем горнилом, в котором души отлились в чистое золото. Что мы по сравнению с ними со всей своей риторикой благочестия?..

И Юрий Викторинович, раб Божий Георгий, не исповедовавший Бога словами, – разве делами он не Христу послужил? Разве не нес он крест без ропота и гордости? Как факел всю жизнь ради других горел и славы себе не присвоил. Жил в простоте, ушел скромно и лег под крестом. И восстает душа от мысли, что не причастен этот человек памяти Божией. Не может такого быть. Нелепо и глупо выглядит смерть рядом с тем, чье сердце родом из бессмертия.

Почему-то верится, что на грани земного бытия Юрий Викторинович узрел Христа и обрадовался, потому что сошлось в этой самой светлой точке времени и пространства все, ради чего он жил. И с верой этой легко смотреть ему вслед и повторять всем сердцем: «Царствия Небесного, добрый человек!»

Евгения ПАВЛЫЧЕВА

Газета "Репортер"

Friday, 18 December, 2009 - 12:18. Возрастное ограничение