Русский – значит, православный?

Очередное заседание Нижегородского студенческого философского кружка при православной духовной семинарии было посвящено теме, обсудить которую за два часа ни при каких условиях было невозможно: «Религиозная ценность этнического начала: христианство и национализм». Проблема безбрежная как море. Но можно прикоснуться к ней: набрать в ладони соленой воды - понюхать, потрогать, попробовать на вкус... Испытать, что лично для тебя важнее - вопросы крови, вопросы рода, вопросы веры?

Студенты подошли к проблеме с научной основательностью: разбирали ее, придерживаясь позиций историков, работы которых легли в основу их курсовых работ и других проб научного пера. Звучали фамилии Леонтьева, Данилевского, Ильина, Киреевского, уточнялась терминология: что, собственно, представляет из себя нация и кто такой народ, обсуждалось, в чем суть концепции «Москва – третий Рим».

Приятно было полюбоваться, насколько образованны, а главное, заинтересованны в знаниях могут быть сегодняшние молодые люди. Красиво, с упоением доказывали они философско-исторические теоремы. Особенно эффектно в роли авторитетных докладчиков смотрелись три студента с факультета международных отношений университета имени Лобачевского.

Расположившись напротив президиума, который, по традиции, заняли руководители кружка иерей Василий Спирин и Даниил Викторович Семикопов, а также преподаватель семинарии монах Лаврентий (Собко), юноши как бы создали мэтрам достойный противовес, укрепив его своим триединым докладом. «Коллега продолжит мою мысль», – именно так передавали друг другу слово будущие дипломаты и были дивно хороши в своем сдержанно-патриотическом единомыслии: один европейской, другой славянской, третий восточной (как оказалось, грузин) внешности.

Диванный шовинизм

А я слушала их невнимательно, потому что все время мешала ненаучная тревожная бабья мысль, что именно такие вот хорошие мальчики и становятся мишенью для дикой толпы, которая в своей агрессии тоже опирается на патриотические идеи, только вывернутые наизнанку.

Как мальчишка из 22-й дзержинской школы, которого этой осенью чуть не убили нацисты – им не понравился цвет его кожи. Вот и эти юные философы, старательно углубляющиеся в сущность «религиозной ценности этнического начала», наверняка не понравились бы бритоголовым приверженцам «ценности этнического начала», густо расписавшим наш город слоганами «Россия для русских». Один – за то, что лицо у него «кавказской национальности», другой волосы слишком отпустил – «нацию позорит», третий... Да найдется обвинение и для третьего, и для четвертого, когда замешанная на чувстве крови агрессия становится идеологемой.

Причем весь ужас в том, что идеологему эту вполне приемлет обыватель, мирно дремлющий у телевизора, хоть и не ощущает в себе острой потребности почесать кулаки о чье-то лицо. При этом происходят такие метаморфозы сознания, что компрометируются утверждения, казалось бы, неподсудные в своей святости, как, например, выстраданное азербайджанцем Василием Ирзабековым «русский – значит, православный». «Ага, – кивает на диване обыватель, выхватив в информационном потоке и то, и другое. – Россия – для русских, а русский – это православный. Значит, Россия для православных, а всех остальных давно уже пора!..»

У обывателя на противоположном диване есть политкорректный оппонент, которому противны националистические взгляды, а заодно и «вся эта ваша церковь с ее шовинизмом». И этот ядреный либеральный хрен в головах ничуть не слаще псевдопатриотической редьки. Остается только вздыхать, как Феофан Грек у Тарковского в «Андрее Рублеве»: «Темен народ!»

Поэтому все мечталось, чтоб светлые юные головы, собравшись тесным философским кружком, взяли бы да нашли какой-то волшебный практический способ оторвать людей от диванов и телевизоров, чтоб те встали и… Ну не знаю, что и... У полнокровной жизни бесконечное количество форм. Для профилактики межнациональных конфликтов хорошо бы поразмышлять о религиозной ценности этнического начала – так же вот, как эти студенты, в теорию погрузиться…

Кому много дадено, с того много спросится

Это одна из грустных примет нашего времени – при бесконечном потоке информации отказ от знания как пищи для ума. Осколки, обрывки, обглодки теоретических схем, подчас противоречащих друг другу, соседствуют в наших головах, как мусор на помойке. Например, утверждение «Москва – третий Рим» удерживается в обывательском сознании где-то между «были бы деньги» и «здоровье всего дороже». И в лучшем случае свидетельствует об имперских амбициях державы, претендующей на особое политическое положение. А в худшем означает что-то вроде «Россия для русских».

А ведь совсем о другом говорил старец псковского Елеазарова монастыря Филофей в своем послании к царю Василию III (об этом напомнил на заседании философского кружка отец Василий Спирин). «Да веси, христолюбче и боголюбче, яко вся христианская царства приидоша в конецъ и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческимъ книгамъ, то есть Ромеиское царство: два убо Рима падоша, а третий стоитъ, а четвертому не быти». Это утверждение не политическое, а эсхатологическое – констатация скорого завершения земной истории по пророческим книгам, на которые ссылается старец.

И призывает Филофей царя не к мировому господству и политическому утверждению православной державы: «Не преступай, царю, заповеди, еже положиша твои прадеды — великий Константинъ, и блаженный святый Владимиръ, и великий богоизбранный Ярославъ и прочии блаженнии святии, ихьж корень и до тебе». И где же здесь об исключительности, превосходстве одного народа над другими? Тут, скорей, об ответственности перед Богом, о том, что «кому много дадено, с того много спросится», что хранить нужно благочестие христианства, поскольку третий его оплот, «третий Рим», – это некий предсказанный предел Божьего терпения. И после того, как падет он, история примет другой вектор, «и времени уже не будет».

Вера должна быть вне наций?

Можно ли вообще говорить о том, что какая-то нация имеет особое религиозное предназначение? Апостол Павел говорит, что «во Христе нет ни эллина, ни иудея». Однако вопрос о религиозной ценности этнического начала все-таки возникает и обсуждается. Если исторические обстоятельства сложились так, если Промысел был таков, что Москва стала третьим Римом, столицей православия, то и формы христианского свидетельства, понятно, приняли в нашем Отечестве особые, русские краски.

Вообще, это удивительно, как христианство, утверждаясь в той или иной стране, со смирением принимает, вбирает в себя то, чем жили люди – традиции, обычаи, климатические условия, и освящает, преображает все это. Поэтому грузинское православие отличается от русского, эфиопское от сербского.

Есть ли в этом ценность? Кружковцы искренне расспорились об этом. Одни настаивали на том, что в святости преодолеваются национальные черты и, к примеру, Серафим Саровский уже не русский человек, а всецело гражданин Небесного Отечества. А другие выражали надежду, что и в Царствии Небесном русскость как природная черта – как цвет глаз, тембр голоса – все-таки сохранится.

В споре вспомнили высказывания по этому вопросу таких видных богословов современности, как митрополит Антоний Сурожский и протопресвитер Александр Шмеман. Владыка Антоний, архипастырь Сурожской, то есть английской, епархии, с радостью свидетельствовал, что англичане, принимая православие, становятся немножко русскими. А отец Александр, клирик Американской автономной православной церкви, наоборот, с горечью констатировал, что русскость эмигрантов встает препятствием на пути американцев к воцерковлению, поскольку чужое национальное довлеет над религиозным.

В последнее время, кстати, в России вместе с симпатиями к трудам Александра Шмемана распространяется мнение, что православие должно быть наднациональным, вселенским по сути своей. Однако человеку, который вырос в России, трудно отождествить себя с православием вообще, встать вне русской культуры, которая вскормлена Телом и Кровью Христовой.

Эту мысль горячо, хотя и немножко сумбурно, старался выразить на заседании кружка студент консерватории Алексей Кошелев. Он все о Пушкине говорил – что Александр Сергеевич русский, но эту русскость невозможно постичь вне православия, которое дает ключи к его творчеству, мотивам поступков, жизни и смерти. И действительно, только погрузившись в православие, можно понять, что и полководец Багратион, и сын турчанки Василий Жуковский, и Василий Ирзабеков – русские, и еще какие!

Власов – герой или предатель?

Иногда проблема соотношения национального и религиозного принимает неожиданные формы – такие, как недавнее разногласие между православными в России и членами Церкви русского зарубежья. Потомки эмигрантов благодарно восприняли книгу протоиерея Георгия Митрофанова «Трагедии России. Запретные темы истории XX века», в которой он сделал попытку реабилитировать советского генерала Власова, в 42-м году перешедшего на сторону нацистов.

Архиерейский синод РПЦЗ выступил с заявлением в поддержку этой книги, вот цитата из него: «На вопрос: «Был ли ген.А.А. Власов и его сподвижники предателями России?» – мы отвечаем: нет, нимало. Все, что было ими предпринято, делалось именно для Отечества в надежде на то, что поражение большевизма приведет к воссозданию мощной национальной России. Германия рассматривались «власовцами» исключительно как союзник в борьбе с большевизмом».

Для нас, тех, кто помнит своих дедов – фронтовиков, погибших или донесших до внуков свои рассказы о Великой Отечественной, читать это было больно и горько. Понятно же, что служить врагам, унижать Родину вместе с ними ради призрачной надежды вернуть потом ей былую славу – это едва ли даже заблуждение, скорее всего, лукавство, а значит, предательство. Но вот почему до сих пор многие в русском зарубежье иначе видят эту ситуацию? В чем здесь перекос, что поставлено во главу угла в ущерб здравому смыслу – национальные ценности, религиозные? А может быть, собственные, пусть даже самые благочестивые, мечты?

Ведь выступил же генерал Деникин 15 ноября 1944 года с обращением к солдатам и офицерам Белой армии: «Мы испытывали боль в дни поражений армии, хотя она и зовется «Красной», а не российской, и радость – в дни ее побед. И теперь, когда мировая война еще не окончена, мы всей душой желаем ее победного завершения…» Писал же он в частном письме: «Я лично приветствую народный подъем в деле защиты России, радуюсь победам ее над немцами, желаю окончательного их разгрома, но не перестану осуждать – дондеже есмь – большевистскую систему удушения русского народа». Значит, даже в смертельной тоске по утраченной Родине, поменявшей обличье, изменившей твоим идеалам, можно найти в себе силы, чтобы благословить ее сердце.

Сердце родины

Что это за сердце такое, чем оно бьется? Вот Алексей Кошелев здорово возразил, когда ему поставили упрек, что советский период следует вычеркнуть из сферы и русского, и православного, поскольку он безбожный. «В советское время родились и жили мой дед, мой отец. Я их люблю, я за них молюсь. Как же возможно тут что-то вычеркнуть?»

Вот этой связью сквозь время – молитвенной, евхаристической, на Причастии Христу осно-ванной, наверное, и держится до сих пор Русская православная церковь и наше общество в целом. Прадеды, умученные за веру большевиками, молятся в Царствии Небесном за нас, беспечных и неразумных правнуков. А мы, грешные, но живые пока, просим Бога за дедов-коммунистов, умерших без покаяния. Вот эта круговая порука любви только и может спаять народ, в этом сила третьего Рима.

Не в православии как идеологии, не в воцерковлении власти, а в едином молитвенном дыхании к Богу – за стариков наших, за детей, друг за друга. И при чем здесь кровь, какая там «Россия для русских», когда недавно убитый в московском храме священник Даниил Сысоев – татарин по национальности? Нет, братство – оно не кровью определяется, а тем Духом любви, который стяжали многие из тех, кто жил на этой земле до нас.

Вот в этом есть, наверное, религиозная ценность нашего этнического, народного начала – тысячи тысяч святых, в земле Российской просиявших. Легко нам будет докричаться до неба – там наши родные. И надо-то только встать с диванов, встряхнуться, задуматься, опомниться. Тогда и дети наши не станут выбривать свастики на головах и проливать чью-то кровь в бессмысленной злобе. Тогда и увидим когда-нибудь воочию – какие они, Сергий Радонежский и Серафим Саровский, остались ли они русскими в Отчестве Небесном?
Почему-то кажется, что остались…

Евгения ПАВЛЫЧЕВА

Газета "Репортер"

Friday, 11 December, 2009 - 11:41. Возрастное ограничение